В декабре Сергей Юшкевич от лица участников спектакля «Враги: история любви» получил «Звезду Театрала» в номинации «Лучший актерский ансамбль». Выйдя к микрофону, артист сказал, что рад за свой «Современник», за коллег, но больше всего – за режиссера Евгения Арье, который «двадцать пять лет не работал на родине». Позже, в беседе с корреспондентом «Театрала», он рассказал, что говорил о родине неспроста…
– Нынешнее время не мое, – начал Сергей Юшкевич, не дожидаясь вопроса. - Оно безумное, и я себя чувствую одиноким и ненужным. Спасаюсь в семье и профессии. И благодаря этому у меня возникло ощущение, будто я создал собственную "страну» и живу в ней. В ней свои законы, и я стараюсь, чтобы моя «страна» миролюбиво относилась к «арапам» вокруг меня. Не понимаю и никогда не понимал, почему у подножия эскалатора люди обходят друг друга, не придерживаясь очереди. Мы ведем себя как дикари, а дикарь до дикаря не докричится.
К сожалению, мне трудно даются иностранные языки, иначе давно бы уехал туда, где люди живут тихо и спокойно, где здороваются друг с другом. Ведь с годами понимаешь, что счастье - это внутреннее свойство человека.
– Но все же это свойство ох как зависит от внешних условий…
– Согласен, трудно быть счастливым, когда у тебя течет крыша, а соседи в три часа ночи включают музыку на полную громкость. Мне кажется, что счастью способствует простая мирная жизнь, когда ходишь на работу: вечерами можешь встречаться с друзьями, выращивать сад, слушать музыку, путешествовать и жить в нормальных человеческих условиях.
– Вам грех жаловаться. Все-таки у ведущего артиста «Современника» судьба, надо полагать, не самая несчастная…
– Да, но смотрите, что творится вокруг. Я двадцать лет живу в Москве и удручен тем, как загадили столицу. Несчастных наших соседей из ближнего зарубежья привозят сюда тысячами – у них нет прав, их обманывают с зарплатой, у них нет страховки, жилья. Кто-то пропадает, кого-то закапывают…
У меня друзья работают в национальном театре Рейкьявика, они гостили в России, и я спросил: «Кто-нибудь хочет остаться в Москве?» Желающих не оказалось. А я хотел остаться в Рейкьявике, где каждый день кормил уточек в городском пруду и был счастлив от такого общения с природой! У нас летом на Чистых прудах тоже плавают лебеди, но никогда нет уверенности, будут ли они завтра. То ли увозят их в питомник, то ли прячутся они в жару в специальном домике – я не знаю, – но ты выходишь после спектакля, и птиц нет. А в Рейкьявике они есть всегда. Самое интересное, что современный облик Москвы такой же ускользающий, как и эти лебеди. Вот ты идешь по улице вчера на этом месте была аптека, сегодня салон красоты, а завтра, как мы знаем по опыту, откроется отделение банка. Все меняется так быстро, что не успеваешь запомнить, мимо каких учреждений ты ходишь. Зато постоянно присутствует этот ритм коммерческого города: хозяин аптеки оплатил аренду, вложился в ремонт, а потом кто-то предложил за аренду больше, аптекарь прогорел, и ты не знаешь, жив он или нет. А в Европе обувной магазин на одном и том же месте работает 30 лет, а некоторые кондитерские и по 150 лет, и местные жители знают свою улицу, как собственную квартиру. У них не возникает постоянного диссонанса, когда ты открываешь дверь в ванную, а там - книжный шкаф. У нас же в стране книжный шкаф в ванной обнаруживается все время.
– И тем не менее в Москве много «несогласных» – тех, кому небезразлична судьба их города, судьба страны. Они, как вы знаете, не только ведут активную деятельность в соцсетях, но и выходят на митинги…
– Но в то же время я не могу представить на митинге Галину Борисовну Волчек. Она мудрый человек, который видит очень многое до дна, но у нее своя политика. И отношение к жизни она непременно выражает через спектакли. Ее трибуна – «Современник». Известным людям, которые вышли на Болотную, на проспект Сахарова, к памятнику Грибоедова, есть чем заняться. Но многие из них вышли в силу своих личных «знакомств». Звонит, например, знакомый с депутатским значком и говорит: «Приходи как друг». И человек идет.
– А вы?
– Я пока в стороне. Понимаете, если я в своей жизни видел свободных и счастливых людей, то они всегда были свободны и счастливы при любом режиме Если они и помнят 1991-й или 1993 год, то помнят лишь радость протеста, а не конкретные лозунги. Хотя не стану углубляться, проще скажу: природа людей, которые рвутся в политику, мне неясна. И никогда не знаешь, будет ли благосклонна к ним судьба. Например, я помню, как в 1993 году в Театре Маяковского мы играли «Горбуна», и на служебный вход в ожидании «скорой» принесли раненого человека, который направлялся туда, где штурмовали Белый дом. Его подстрелили с крыши…
– Хочу вернуться к «Современнику». Известно, что Галина Волчек выражает свою гражданскую позицию через спектакли. А если взглянуть шире, российский театр сегодня способен питать людей верой, давать надежду, сообщать смысл жизни?
– Задачу себе мы ставим по максимуму. Я вижу людей, которые плачут в зале, а потом встречают тебя на служебном входе и рассказывают, как их «накрывает» после «Врагов». Мы дарим мгновения, осмысленные, нужные или важные. И роль Галины Борисовны здесь колоссальна. Возможно, что в век высоких технологий общество меняется, огромную роль играет теперь Интернет, но театр, к счастью, по сути своей остается неизменным.
Даже в таком сложном спектакле, как «Ночные бдения» театра-студии «Человек», где я играю уже 15 лет, для меня всегда было важно узнать, что кто-то проникается этой историей и говорит: «Сережа, мы не видели ничего подобного!»
– А что дает вам, артисту «Современника», сотрудничество с маленьким, почти незаметным театром «Человек»?
– У Людмилы Рошкован, как и у Юрия Погребничко, авторский театр, которому нет аналогов. В их театральных пространствах происходит встреча человека с неведомым. И в момент этой встречи он становится дру1им, снова чувствует подлинность жизни. После нового спектакля Погребничко «Забыть или больше не жить» мы вышли с женой и почувствовали, что не хочется торопиться домой. И пошли в ресторан – разговаривали, перебирали другие радостные моменты из нашего сундучка театральных воспоминаний. А есть спектакли, которые покидаешь в антракте, потому что с первых минут становится ясно: время тратишь впустую. Лучше поужинать, побыть вдвоем, навестить друга, с которым давно не виделся. Надо честно признать – такая постановка не имеет права на твое внимание Подчеркну, что я говорю это не как артист, а прежде всего как зритель. Ведь когда занимаешь место в зрительном зале, очень важно вместе с героями спектакля прожить собственную жизнь, а не чью-то еще. Мы и без того часто надеваем чужие маски: рамки воспитания, какие-то надобности гонят нас в присутственные места и заставляют там быть, кивать, говорить нужные слова, но порой это идет вразрез с тем, что спрятано в твоей душе. И театр должен помогать зрителю встретиться с самим собой.
– Кстати, о встречах с самим собой… Ваш Герман во «Врагах» ведет скрытную жизнь. Сожительствует с женщиной, имеет любовницу, но когда выясняется, что после войны уцелела его жена – общается и с ней. Его словно устраивает такое положение вещей, и он, кажется, боится признаться в собственной слабости. Он боится встретиться с сами собой…
– В романе есть фраза: «Господи, оставь мне всех трех». Он не может разорвать отношения с одной ради другой, он связан пуповиной с каждой из них. И, обживая мир Германа, я до сих пор размышляю, что есть слабость и что есть сила. Трудно ответить на этот вопрос, потому что, как оказалось, есть мужское и женское восприятие спектакля.
Мужчины сочувствуют Герману, а женщины, наоборот, готовы подняться на сцену, чтобы надавать пощечин.
– А лично вы как к нему относитесь?
– Я не оправдываю и не осуждаю своего героя, хотя сам человек другой. У меня есть жена, дети, и я несу ответственность за них Понимаю так кто-то ходит по тропкам жизни столь аккуратно, что не бывает подобных прецедентов, не приходится стоять перед сложным выбором. А у кого-то случаются и такие испытания, как у Германа. Не буду пересказывать сюжет спектакля, но главное, что для моего героя каждая женщина - важная опора. Кто-то назовет это наркотиком, даже пагубным, но не судите. Никто не знает, что ему уготовано. Вместе с друзьями посмотрев фильм «Высоцкий», я впервые в жизни увидел в кино чучело, которое гуляет по левым концертам в ожидании дозы. Это все, что создатели фильма хотели сказать молодежной аудитории. И следом посмотрел биографический фильм о Майкле Джексоне. Когда король поп-музыки снимался в рекламе «Кока-колы», у него на съемках загорелись волосы, появился сильнейший ожог и потому Джексон начал принимать болеутоляющие, а это – мостик к наркомании. Но наркотики не стали главной темой фильма о выдающемся человеке И потому, когда мне говорят, что Герман слишком зависит от своих женщин, я вспоминаю Джексона, который засыпал в своем доме только под общим наркозом. Когда человек столько отдает, в нем происходит землетрясение, после которого трудно привести в порядок территорию. Для Германа таким землетрясением стала война. Зрители его осуждают. Но, к счастью, они не проходили такого, когда тебя рвет на части. Им кажется, что они понимают больше него. А так ли это? Любимая фраза Германа: «Кто знает?» Многие считают, что они знают. И потому я прислушиваюсь ко всем мнениям и замечаниям: у каждого человека свой опыт огромной жизни, и в замечаниях других могут быть неожиданные подсказки.
– Получается, что вы зависите от оценок окружающего мира?
– Они мне интересны. Ведь наше мировоззрение развивается до самой смерти. Во «Врагах» столько противоречивого, больного, сомнительного, но это именно та структура спектакля, которая мне близка.
Мы получили «Звезду Театрала» за актерский ансамбль, который действительно сложился удачно. И сложился благодаря режиссеру Евгению Арье. Для меня встреча с ним – это «пятый курс обучения». И дело не только в его уникальном мастерстве, но и в удивительной культуре – в том, как относится он к жизни, к людям, как бережно обращается с драматургическим материалом. Он покорил меня и тем, что у него неловкость перед жизнью, которая и в самом деле необычайный дар. Он стоит перед жизнью, как перед глубокоуважаемым человеком, как перед чудом. Таких людей редко встречаешь, поскольку большинство живет иначе… А ведь даже мимолетная встреча с человеком способна надолго оставить след в твоей душе. Например, мы в театре «Практика» с Андреем Смоляковым играем спектакль «Небожители», и мой персонаж говорит: «Не слушай слова, слушай интонацию». Кто-то может подойти и сказать: «Ты гений», – много раз, а тебе от его слов все хуже и хуже. А другой подойдет, ничего не скажет, только после паузы шепнет: «Простите», и уйдет. А ты понимаешь, что в душе что-то произошло.
– Простите за столь внезапный вопрос: в последнее время о системном кризисе в репертуарном театре «Театрал» писал не раз – актерские бунты, отставки худруков и прочее. А в «Современнике» в этом отношении тихо. Есть ли здесь секрет?
– Это заслуга Галины Борисовны Профессиональнее, мудрее и величавее женщины я не знаю. Мне ее всегда не хватает, даже когда она рядом она – не скрывающий своей любви человек. В Москве немало театров, где люди в течение многих лет гуляют по одной и той же тропе, как в доме престарелых. А в «Современнике» такого нет. Галина Борисовна постоянно экспериментирует, приглашает молодых режиссеров, дает им свободу выбора Кто в «Современнике» только не работал – от Товстоногова и Вайды до Чусовой и Серебренникова! Она чувствует свою ответственность за каждого из нас. И при этом она не из тех людей, кто скажет через губу: «Ну как он там, спивается? Ай-ай-ай!» Она делает все для того, чтобы всем было хорошо.
…Когда Лена Яковлева и Марина Александрова ушли, это был, конечно, шок. Уйти от Волчек – это как вычеркнуть телефон мамы. Марина в каждом интервью подчеркивала свою любовь к театру, а Елена прожила в «Современнике» 30 лег, и Галина Борисовна однажды уже отпускала ее, когда Яковлева ушла к Фокину в Театр Ермоловой. Вопросы – только к ним самим. А Галине Борисовне – только восхищение. Поэтому в нашем театре, насколько это может быть среди людей, здоровая атмосфера.